– Я тут кое-что вчера приготовил, подумал, если там окажется голодный ребенок…
Пока Франсуа ел, усталость и сон брали свое. Он даже не успел доесть сладости: внезапно голова его склонилась на стол, как будто кто-то нажал на кнопку и выключил электричество.
– И куда мы его повезем? – спросил Фацио.
– К нам домой, – решительно ответила Ливия.
Монтальбано поразило это «к нам». И пока он собирал джинсы и футболки для мальчугана, все никак не мог решить – радоваться ему или расстраиваться.
Парнишка не открыл глаз ни по дороге в Маринеллу, ни когда Ливия, наскоро приготовив постель, раздела его и уложила на диване в столовой.
– А если он сбежит, пока мы будем спать? – предположил комиссар.
– Не думаю, – успокоила его Ливия.
На всякий случай Монтальбано принял меры предосторожности: закрыл окно, опустил ставни и запер дверь на два оборота.
Они тоже легли, но долго еще не могли уснуть – почему-то их взволновало присутствие Франсуа, его дыхание, доносившееся из соседней комнаты.
В девять утра, небывало поздний для него час, Монтальбано встал, осторожно, чтобы не будить Ливию, вышел из спальни и пошел взглянуть на Франсуа. На диване его не оказалось, в ванной тоже. Как и опасался комиссар, он сбежал. Но как, черт возьми, ему удалось удрать, если дверь закрыта на ключ и ставни опущены? Монтальбано принялся искать повсюду, где только мог спрятаться мальчуган. Но того словно ветром сдуло. Надо было разбудить Ливию, рассказать ей все, попросить совета. Он протянул руку и тут заметил прижавшуюся к груди его женщины детскую головку. Они спали обнявшись.
– Комиссар, простите, что беспокою вас дома. Мы можем встретиться до обеда? Я хотел бы отчитаться.
– Конечно, я приеду в Монтелузу.
– Нет, лучше я в Вигату. Встретимся через часик в конторе на спуске Гранет?
– Да, спасибо, Лагана.
Он пошел в ванную, изо всех сил стараясь не шуметь. Чтобы не потревожить Ливию и Франсуа, надел вчерашнюю одежду, измятую за ночь дежурства в доме Каримы. Оставил записку: в холодильнике полно еды, к обеду он точно вернется. Поставив точку, вспомнил, что они приглашены на обед к начальнику полиции. Не идти же туда с Франсуа. Решил сразу же позвонить, а то потом забудет. Он знал, что в воскресенье утром начальник всегда дома, кроме самых экстренных случаев.
– Монтальбано, только не говорите, что не придете обедать!
– К сожалению, именно так, господин начальник полиции.
– У вас важное дело?
– Достаточно важное. Дело в том, что с сегодняшнего утра я, как бы это сказать, почти стал отцом.
– Мои поздравления! – откликнулся начальник. – Значит, синьорина Ливия… я скажу жене, она будет очень рада. Я только не понимаю, почему это мешает вам прийти. Ах да, это ведь знаменательное событие.
Глубоко потрясенный подобным недоразумением, Монтальбано необдуманно пустился в длинное, путаное и трудное объяснение, в котором смешались убитые люди и школьные завтраки, запах духов «Volupte» и типография «Мулоне». Начальник полиции пал духом.
– Хорошо, хорошо, потом все расскажете. Когда уезжает синьорина Ливия?
– Сегодня вечером.
– Значит, мы не успеем с ней познакомиться. Что ж, подождем следующего раза. Послушайте, Монтальбано, сделаем так: когда у вас выдастся свободный часок, позвоните мне.
Прежде чем выйти из дома, он пошел посмотреть на спящих Ливию и Франсуа. Кто бы смог оторвать их друг от друга? Комиссар помрачнел – у него возникло смутное предчувствие.
Монтальбано недоумевал. В конторе все было точно так же, как в прошлый раз: ни один листок бумаги не сдвинулся с места, каждая папка лежала там, где ее оставили. Лагана заметил его удивление.
– Я здесь не устраивал обыска, комиссар. Ни к чему было все перерывать.
– В самом деле?
– Итак, фирма была основана Аурелио Лапекорой в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. До этого он работал служащим. Фирма занималась импортом тропических фруктов и владела складом, оснащенным холодильными камерами, на улице Витторио Эммануэле Орландо, рядом с портом. Экспортировала она зерновые, турецкий горох, бобы, фисташки – все в таком роде. Оборот был неплохой, по крайней мере до второй половины восьмидесятых. Потом началось стремительное снижение. Короче, в январе тысяча девятьсот девяностого года Лапекора был вынужден ликвидировать фирму, и сделал это вполне законно. Он продал и склад, выручил немало денег. Все документы у него хранятся здесь, в папках, ваш синьор Лапекора был человек аккуратный, если бы мне пришлось проводить инспекторскую проверку, я бы не нашел, к чему придраться. Четыре года спустя, тоже в январе, он получает разрешение вновь открыть фирму. Но он не выкупил свой склад и не приобрел никакой другой. Хотите, я вам кое-что скажу?
– Кажется, я уже знаю. Вы не нашли следа ни одной сделки с тысяча девятьсот девяносто четвертого года по сегодняшний день?
– Именно. Если Лапекоре нужно было проводить здесь всего несколько часов в неделю – судя по соседней комнате, – какой смысл снова открывать фирму?
– Следов недавней переписки вы тоже не нашли?
– Нет, синьор. Все письма четырехгодичной давности.
Монтальбано взял со стола пожелтевший конверт и показал его инспектору.
– Вам не попадались такие же, только с английским текстом?
– Ни одного.
– Послушайте, инспектор. Месяц назад одна местная типография доставила Лапекоре сюда, в контору, пачку почтовых бланков. Если вам не попался даже один-единственный, как по-вашему, мог ли он их все израсходовать за четыре недели?